Pereosnastka.ru

Иван Иванович Артоболевский родился 9 октября 1905 г. в семье преподавателя Московского коммерческого училища Ивана Алексеевича Артоболевского.

Иван Алексеевич Артоболевский происходил из крестьян. Его дед Семен Семенович, крепостной села Проказна Пензенской губернии, по распоряжению помещика был определен в церковноприходскую школу, а по окончании ее назначен священником в то же село. Алексей Семенович, сын Семена Семеновича, окончил духовную семинарию и был приходским священником в Пензе, умер он в 1909 г.

Иван Алексеевич Артоболевский окончил Пензенскую семинарию с золотой медалью, затем учился в Московской духовной академии. Окончив ее со степенью кандидата, он получил назначение в Вифанскую духовную семинарию (под Загорском), где читал историю Ветхого завета и древнееврейский язык, который изучил в совершенстве. Здесь началась у Ивана Алексеевича большая дружба с известным историком В. О. Ключевским, который был родом из того же села Проказна. И. А. Артоболевский слушал его лекции по русской истории в Московской духовной академии и под его влиянием сам начал заниматься историей (впоследствии история станет основным объектом его научных исследований: он напишет книгу о Петровско-Разумовском и сохранившихся там памятниках архитектуры начала XVIII в., будет много работать в архивах, изучать документы, расшифровывать старинные рукописи). Через два года он защитил диссертацию на степень магистра и перешел на преподавательскую работу в Московское коммерческое училище. Совет Московского сельскохозяйственного института дважды избирал Ивана Алексеевича на должность профессора богословия, однако в этом звании он не был утвержден министром просвещения, который считал его либералом, могущим оказать вредное влияние на студентов. В Коммерческом училище И. А. Артоболевский преподавал до 1911 г., когда совет Сельскохозяйственного института в третий раз избрал его профессором и по существующему уставу министр уже терял право отказать ему в утверждении.

Московский сельскохозяйственный институт находился в Пет-ровско 1“чзумовском, в 7 километрах от Москвы, и связь с городом была довольно затруднительной: ходил «паровичок» с четырьмя или пятью вагонами, но не всегда придерживался расписания.

Уровень преподавания в институте был исключительно высоким. Курс неорганической химии читал И. А. Каблуков, органической химии — Н. Я. Демьянов, земледелия — Д. Н. Прянишников, почвоведения — В. Р. Вильяме, зоологии — Н. М. Кулагин, курс сельскохозяйственных машин — В. П. Горячкин. Все эти профессора впоследствии стали действительными членами Академии наук СССР и Всесоюзной академии сельскохозяйственных наук имени В. И. Ленина: Крупными учеными были профессор политической экономии В. А. Железнов, А. Ф. Фортунатов, который читал сельскохозяйственную статистику, В. И. Эделыптейн, читавший овощеводство, С. И. Жегалов, Е. А. Богданов, А. Г. Доя-ренко и др.

Артоболевские поселились на территории института в доме с большим запущенным садом. Иван Алексеевич любил копаться в саду, пытался и детей приучить к садоводству, что, впрочем, ему удавалось плохо. Но переезд из города на «лоно природы» произвел на детей огромное впечатление.

В семье Артоболевских было четверо детей. Иван Иванович был вторым: старше был брат Сергей, младше две сестры, Елизавета и Зинаида. Детей начали учить рано: чтению, письму и арифметике учила мать Зинаида Петровна, французскому языку — учительница. Обязательными, но нелюбимыми были уроки музыки. Учили тогда по Ганнону, и больше всего приходилось играть гаммы — занятие полезное, по для детей не представлявшее большого интереса. Все же Иван Иванович ухитрился выучить Ганнона наизусть и мог одновременно играть упражнения и читать роман об индейцах.

С ранних лет началось увлечение чтением. Под влиянием отца он прочитал и на всю жизнь полюбил Достоевского и Толстого, Пушкина и Лермонтова, Чехова и Лескова. Позже в круг чтения вошли Куприн и Бунин. Прочел в подлиннике некоторые сочинения французских классиков, даже «Гаргантюа и Пантагрюэля» Рабле. Не были забыты и Жюль Верн и Майн Рид. Затем наступила очередь книгам по истории и философии из богатой отцовской библиотеки. Добросовестно прочитал «Историю цивилизации» Бокля, познакомился с сочинениями Чернышевского, Белинского, Плеханова, Кропоткина.

До 10 лет мальчик учился дома. Далее встал вопрос о выборе школы. Было решено, что младший сын будет держать экзамен в первый класс 11-й гимназии. Но экзамены прошли неудачно: незнакомая обстановка, суровые экзаменаторы, шумная толпа сверстников — все это подействовало удручающе, и Ваня получил двойку по арифметике, Которую хорошо знал.

В том же 1915 г. он еще раз держал экзамены, теперь уже в 3-ю классическую гимназию и на этот раз был зачислен в первый класс, сдав все предметы на пятерки.

В гимназии особенно хорошо было поставлено преподавание языков, естественной и общей истории. Уже с тринадцатилетнего возраста И. И. Артоболевский начал читать сочинения Ключевского. И вообще вплоть до четвертого класса предпочтение он отдавал гуманитарным и естественным дисциплинам. И лишь позже начинается постепенное увлечение математикой. Одновременно появляется интерес к физике, которую в гимназии преподавал С. И. Жарков, сопровождавший уроки демонстрациями и опытами.

К этому времени страна уже второй год воевала с Германией. Стала ощущаться нехватка продуктов, появились очереди. Рабочие на ухудшение жизненных условий ответили забастовками: временами прекращали работу трамваи, электростанция, магазины. Волнения охватили и студенчество. В стране нарастала революционная ситуация.

Большинство профессоров и преподавателей Сельскохозяйственного института по своим убеждениям примыкали к партии кадетов, придерживались умеренных взглядов и считали, что будущее России — это парламентская буржуазная республика по образцу Франции. Среди студентов, в своем подавляющем большинстве выходцев из села, сильное влияние имела тогда партия эсеров.

Февральскую революцию и профессора и студенты Сельскохозяйственного института приняли восторженно. Была произведена некоторая реформа высшего образования, студенты начали принимать активное участие в жизни института. Летом 1918 г. институт был переименован в Петровскую сельскохозяйственную академию. В конце 1918 г. ректором Академии был назначен В. П. Горячкин. Через некоторое время был организован рабочий факультет, в создании которого ученые Академии приняли деятельное участие.

Положение семьи Артоболевских изменилось. Должность профессора богословия была ликвидирована, и Ивану Алексеевичу пришлось поступить приходским священником, что не давало в те годы почти никакого заработка. Зинаида Петровна устроилась в Академию счетоводом. Дополнением к ее пайку стал небольшой огородный участок. Казенную квартиру также пришлось освободить- семья переехала в Лихоборы, заняв там небольшой дачный домик.

В Лихоборах Иван Иванович поступил в Единую трудовую школу 2-й ступени. Учиться ему было легко, но ходить в школу удавалось не всегда, так как надо было «подрабатывать». «Мы Дети так голодали, — вспоминает Иван Иванович, — что принуждены были наниматься на различную временную работу, которая оплачивалась продуктами. Летом мы работали на огородах и в садах богатых подмосковных огородников. У них можно было есть сколько угодно фруктов и яблок, но только не уносить их домой. Оплачивали нас с братом и сестрами обычно картофелем и овощами. Работали мы также на ферме Академии, собирали картошку, убирали турнепс, кормовую свеклу, я очень любил живот-пых и с удовольствием убирал стойла, купал лошадей, участвовал в ремонте саней, плугов, повозок».

В конце 1918 г. Иван Иванович встретился с профессором сельскохозяйственной статистики А. Ф. Фортунатовым, выдающимся педагогом и чрезвычайно широко образованным человеком. Фортунатов обучал своих сыновей дома и сам готовил их по полному гимназическому курсу. Он предложил Ивану Ивановичу заниматься с ним математикой. Предложение было с благодарностью принято, и занятия начались. Геометрия и раньше была в числе любимых предметов Артоболевского; когда же они перешли к задачам на построение при помощи циркуля и линейки, оба, и учитель, и ученик, так увлеклись, что перерешали все задачи такого рода, какие только смогли найти в русских п иностранных задачниках. По мере усложнения задач случалось, что ни тот, ни другой не могли сразу найти решение: тогда каждый из них начинал работать самостоятельно и решивший первым должен был письмом (жили они на одной улице, друг против друга) уведомить о решении. Так очень быстро были пройдены курсы алгебры, геометрии и тригонометрии. Дальше решили заниматься сферической геометрией и основами анализа. Этими разделами математики Фортунатов сам раньше не занимался, и поэтому грань между учителем и учеником быстро стерлась.

Роль Фортунатова в жизни Ивана Ивановича не ограничилась занятиями математикой. У него была громадная библиотека, он руководил чтением своего ученика и следил за его развитием. Занятия с Фортунатовым помогли «перешагнуть» через класс — из 2-го перейти сразу в 4-й. Школа была смешанная, и в 4-м классе большинство составляли девушки, по возрасту старше Ивана Ивановича на три-четыре года. Учиться было нетрудно, и он начал думать о дальнейшем пути.

Примерно в это время возникло увлечение ихтиологией, что было результатом встречи с выдающимся советским биологом-ихтиологом, профессором Академии С. А. Зерновым. Встреча эта произошла так: постоянная нужда заставляла искать все новых источников заработка. Однажды Зинаида Петровна узнала, что рыбоводный факультет Академии приобрел библиотеку профес-сора-ихтиолога Зографа и нужно составить ее каталог. Она попросила С. А. Зернова принять на эту работу сына. Естественно возник интерес к книгам, на которые он заполнял карточки, и чтение их продолжалось часто до позднего вечера. Иногда в библиотеку заходил С. А. Зернов; беседы с ним на всю жизнь привили любовь к биологии.

Расставанье с библиотекой было грустным. По-видимому, и Зернов привык к мальчику: во всяком случае, он взял с него слово, что через год, по окончании школы, тот будет держать экзамен на рыбоводный факультет Академии, организатором и первым деканом которого был Зернов.

Итак, картотека была составлена, и нужно было думать о другой работе. Теперь помог профессор Академии, крупнейший лесовод, специалист по таксации леса и к тому же большой любитель и знаток хорового пения Г. М. Турский. Он рекомендовал Ивана Ивановича на работу в лесной кабинет, которым руководил профессор Н. С. Нестеров. Здесь пришлось чертить, производить замеры прироста деревьев, составлять планы делянок. Началась новая дружба (если можно говорить о дружбе между маститым ученым и подростком). Нестеров был поразительным рассказчиком и заражал своей любовью к лесу п его обитателям. Возникла мысль — может быть, профессия лесовода интереснее профессии ихтиолога.

Весной 1921 г. И. И. Артоболевский закончил среднюю школу; было ему тогда пятнадцать с половиной лет, и возраст стал одним из препятствий к поступлению в высшее учебное заведение. Другим препятствием было социальное происхождение: в 20-х годах только начала создаваться рабоче-крестьянская прослойка среди студенчества и сыну священника поступить в высшую школу было трудно. Поэтому ни об университете, ни о Высшем техническом училище не могло быть и речи и единственным реальным вариантом оставалась сельскохозяйственная академия. По совету А. Ф. Фортунатова Иван Иванович обратился к В. П. Горячкину и после разговора с ним подал заявление на отделение сельскохозяйственной механики, основанное Горячкиным на инженерном факультете. Но комиссия отказала в приеме. Тогда по инициативе С. А. Зернова несколько профессоров Академии написали наркому просвещения А. В. Луначарскому ходатайство о приеме И. И. Артоболевского в Академию; С. А. Зернов отвез ходатайство Луначарскому, и тот попросил прислать за разрешением самого абитуриента.

«За бумагой, — вспоминает Иван Иванович, — я поехал в указанное мне секретарем А. В. Луначарского время. Я постарался как можно лучше выглядеть. Поэтому я надел свою лучшую голубую «русскую» рубашку, которую надевал только на танцы. Обут я был в весьма ветхие сапоги. Заканчивалось мое выходное обмундирование старыми галифе, студенческой курткой и фуражкой, которую я уже тогда по дешевке приобрел. Роста был я тогда маленького и все это сидело на мне как на огородном чучеле. Меня неожиданно принял сам нарком. Гораздо позже, когда я стал бывать в семье Луначарских Анатолий Васильевич любил рассказывать о своем первом впечатлении обо мне. Он говорил, что когда увидал меня, ему стало так весело и смешно, что он с трудом удержался от того, чтобы не расхохотаться. Я был очень испуган и многого из того, что говорил Анатолий Васильевич, теперь не помню. Помню только, что он очень подробно расспрашивал меня, как я умудрился так рано закончить среднюю школу. Интересовался моей работой в библиотеке С. А. Зернова. Спрашивал слушаются ли меня мои ученики, с которыми я занимаюсь репетиторством. Постепенно испуг сменился у меня доверием к этому обаятельному человеку и я подробно ответил на все вопросы о том, как я учусь, что читаю, что больше всего люблю из литературы. Я рассказал ему о своих интересах, о трудностях, связанных с происхождением, с устройством на работу. Когда я сказал, что французских писателей читаю в подлинниках, он очень оживился и спросил, читал ли я в подлиннике Анатоля Франса. Когда выяснилось, что я не знаю даже фамилии этого писателя, Анатолий Васильевич засмеялся и сказал, что если я не читал Франса, то я полный профан во французской литературе. Он достал с полки томик Франса и, не раскрывая его, прочел на память по-французски целый отрывок из «Восстания ангелов». Потом дал мне этот томик, чтобы я прочитал его, и через две или три недели подробно расспросил о моих впечатлениях об этом романе».

Дети рабочих, крестьян и трудовой интеллигенции принимались в Академию без экзамена, поэтому Иван Иванович оказался единственным абитуриентом, поступающим по конкурсу. Все вступительные экзамены он сдал с оценкой «отлично» и был зачислен студентом. На курсе он оказался моложе всех: его товарищи по учебе прошли уже большой трудовой путь, многие из них участвовали в первой мировой войне, а позже — в гражданской. Систематической подготовки у них не было, и поэтому Иван Иванович готовил своих товарищей к экзаменам, помогал им выполнять домашние задания, решать задачи. На общественных началах он организовал библиотеку учебников и учебных пособий и сам стал бессменным библиотекарем и консультантом по учебной литературе.

А условия учебы были не из легких. Аудитории не отапливались, профессора и студенты сидели на лекциях в пальто. Учебный режим в первой половине 20-х годов был иной, чем теперь. Существовала так называемая предметная система: студенты могли слушать лекции, готовиться и сдавать экзамены по любому предмету и в произвольной последовательности. Посещение лекций не было обязательным. Каждый предмет оценивался определенным количеством очков, и к концу семестра студент должен был набрать определенную сумму очков.

Необязательность посещения лекций привела к тому, что у некоторых преподавателей не оказывалось слушателей или же оставались считанные единицы. В подобном положении оказались профессора С. С. Бюшгенс, читавший математику, и механик Г. Г. Аппельрот, хотя оба они были первоклассными учеными. Так как в конце концов И. И. Артоболевский остался единственным слушателем Бюшгенса, тот перестал читать лекции и перевел его на самостоятельную работу по учебникам. Таким образом Иван Иванович сдал в конце первого года обучения весь двухлетний курс математики, включавший аналитическую и дифференциальную геометрию, дифференциальное и интегральное исчисление.

Тогда-же он сдал зачет по черчению и ряд других предметов, в частности, политическую экономию, которую читал профессор В. А. Железнов. Кроме того, он прослушал ряд необязательных для него курсов — лекции Д. Н. Прянишникова, В. Р. Вильямса, Г. М. Турского (по таксации леса), Н. С. Нестерова, а также курсы ихтиологии генетики и селекции.

«Попытка побольше узнать привела меня к тому, — вспоминает Иван Иванович, — что я разбросался в своих интересах, слушал и инженерные, и агрономические науки. В результате к концу первого семестра я недобрал нескольких очков, полагавшихся по так называемому минимуму. Этим воспользовались мои «доброжелатели» и немедленно исключили меня за «неуспеваемость», хотя все, что я сдал, сдал я на отлично. Однако когда оказалось, что у 90% моих сокурсников «очковый минимум» был еще меньше моего, я автоматически был восстановлен в числе студентов. Но для меня это было большим уроком. Я должен был сосредоточиться на изучении тех курсов, которые были включены в учебный план отделения, и не отвлекаться на изучение курсов, не входящих в этот план».

В начале первого семестра произошло событие, оставшееся в памяти Ивана Ивановича на всю жизнь. В это время в учебно-опытном хозяйстве Московского высшего зоотехнического института «Бутырский хутор» проводились испытания первого советского электроплуга. Агрегат состоял из специального балансирного восьмилемешного плуга, передвигавшегося с помощью канатной тяги, и электролебедок, установленных на передвижных тележках. Предполагалось, что этот способ пахоты окажется весьма эффективным, но это не оправдалось: электропахота требовала безукоризненно ровных полей, транспортных средств для перемещения концевых лебедок, канатов с малым коэффициентом удлинения и с большой прочностью. В испытательную группу в качестве подсобного рабочего был включен и Артоболевский, общее наблюдение за испытаниями вел Горячкин. На «Бутырском хуторе» произошла знаменательная встреча с В. И. Лениным.

«Электропахотой интересовались многие, — вспоминает Иван Иванович, — поэтому всяких комиссий и специалистов приезжало очень много. В один из октябрьских дней к полю подъехал кортеж машин и из них вышли люди. Одним из них был В. И. Ленин; я сразу узнал его, так как видел Владимира Ильича на Красной площади, а потом в бывшем Купеческом собрании. Он мне только показался меньше ростом, чем на трибуне. Владимир Ильич задавал много вопросов о качестве работы электроплуга и о том, какие трудности возникают в связи с его эксплуатацией. Ему показали оборванные канаты, борозду плуга с колебаниями от 10 до 80 см, в зависимости от рельефа почвы. Владимир Ильич очень внимательно смотрел, слушал, затем, переговорив со своими спутниками, сказал, что хотел бы побеседовать с профессором Го-рячкинъш Ему ответили, что Горячкин находится сейчас на Машиноиспытательной станции, километрах в трех от Бутырского хутора.

Я сел в машину и поехал за Горячкиным; застал я его в кабинете, во время десятиминутного перерыва между двумя часами лекции. Я сообщил, что меня прислали за ним и что его хочет видеть товарищ Ленин. Василий Прохорович развел руками и ответил, что у него еще час лекции и что он сможет приехать только через час. На машине я вернулся на Бутырский хутор; когда Ленину сообщили о причине задержки Горячкина, Владимир Ильич ответил: «Лекция — это вещь важная, мы подождем» — и сел на раму плуга. Через час я снова поехал за Горячкиным и привез его. Меня поразила тогда простота Владимира Ильича, его понимание важности преподавательской работы и глубокий смысл его замечания о важности лекции. Я и теперь иногда привожу своим студентам этот эпизод как пример простоты и глубокой внутренней интеллигентности величайшего гения нашей эпохи».

Электроплуги с канатной тягой, имевшие ряд существенных недостатков, в дальнейшем уступили место тракторам с двигателем внутреннего сгорания.

В весеннем семестре 1923 г. Иван Иванович начал слушать лекции Н. И. Мерцалова; с этого времени, по-видимому, и началось его самоопределение, как ученого. Мерцалов был очень интересным человеком. «Даже внешне он был оригинален, — вспоминает о нем Артоболевский, — седая копна волос, борода, усы, окаймлявшие лицо, и глаза, смотревшие сквозь очки: в них сияло какое-то вдохновение и оторванность от всего будничного… Читал он сложно, студенты плохо понимали его, так как геометрия, эта «царица математики», большинству давалась плохо. Для меня же геометрия была родной наукой еще со времен занятий с Фортунатовым.

И вдруг я нашел для геометрии красивейшее применение в кинематике механизмов. Это так увлекло меня, что я после каждой лекции хватался за свои конспекты и за учебник Мерцалова, чтобы повторить все им прочитанное и сделать по памяти все необходимые чертежи и построения…

В осеннем семестре 1923 г. я слушал у Мерцалова курс дина-мпкп механизмов. Это был один из первых курсов по этому предмету. Он содержал большое число совершенно новых вопросов теории движения машин под действием заданных сил, теории маховых масс и т. п. Мне всегда казалось, что Мерцалов не любил, чтобы на него оказывали влияние работы и методы других ученых. Он стремился все излагать по-своему, не интересуясь, было ли это ранее сделано кем-либо другим. С особым уважением он относился к представителям французской школы кинематики механизмов. Конечно, он высоко ценил и работы Рело, Грасгофа, Бурместера и других, но мало пользовался ими при изложении курса. Он, например, рекомендовал мне познакомиться с ними, но когда я спросил, почему он не уделяет внимания ни структуре механизмов по Рело, ни метрическому синтезу по Бурместеру, то Мерцалов категорически заявил, что оба эти метода не эффективны ни для теории, ни для инженерной практики. Когда я в 1928 г. «открыл» работы JI. В. Ассура, о которых Николай Иванович мне ничего не рассказывал, то он сообщил, что Ассур был его учеником и что работа Ассура была ему хорошо известна, так как он консультировал ее и принимал участие в ее защите в Московском университете».

В. П. Горячкин одобрительно отнесся к занятиям Артоболевского у Мерцалова и включил его в бригаду по стандартизации конных и тракторных плугов Комиссии по стандартизации при ВСНХ. Здесь Иван Иванович составлял кинематические схемы механизмов, строил планы положений, скоростей и ускорений. Работа была интересной, к тому же довольно хорошо оплачивалась.

К весеннему семестру 1924 г. большинство предметов третьего курса было сдано, и Иван Иванович приступил, к курсовым проектам и слушанию специальных дисциплин. Основным курсом для него стала земледельческая механика, которую в течение двух семестров читал Горячкин. На своих лекциях он ставил новые проблемы, показывал, как их можно решать и каким математическим аппаратом надо при этом пользоваться. Курс только рождался, он еще не являл собой законченную сумму знаний, но в нем было большее: это было обучение процессу научного мышления, постановке научной гипотезы, подходу к исследованию проблемы. При этом Горячкин читал курс каждый раз по-новому, и повторное слушание (что и сделал Иван Иванович на следующий год) давало новые знания и новый материал для размышлений.

В конце весеннего семестра 1924 г. началась общая практика всех студентов Академии по курсу сельскохозяйственных машин. Тогда же профессор Б. А. Криль, заведовавший кафедрой сельскохозяйственных машин на культуротехническом отделении, предложил Артоболевскому вести практические занятия по курсу. Иван Иванович был зачислен сверхштатным ассистентом и сразу же приступил к работе. Занятия проводились на Машиноиспытательной станции и заключались в изложении принципов конструкции различных сельскохозяйственных машин, их сборке, уходе за ними, эксплуатации в полевых условиях, экспериментальном определении их агротехнических качеств. Несколько позже Иван Иванович начал вести преподавательскую работу под руководством Б. А. Криля и П. И. Бородина и на других отделениях агрономического факультета.

В 1924 г. состоялось знакомство с Высшим техническим училищем. У Артоболевского появился серьезный интерес к теории механизмов, и оба его учителя, Н. И. Мерцалов и В. П. Горячкин, поощрительно отнеслись к его желанию специализироваться в этой отрасли знания. Н. И. Мерцалов познакомил Ивана Ивановича со своими сотрудниками в МВТУ -М. И. Фелинским, Л. П. Смирновым и с профессорами, в частности А. И. Сидоровым, А. П. Поляковым, А. П. Котелышковым. Там Иван Иванович прослушал лекции по прикладной механике Смирнова и Фе-линского. Каждый из них читал этот предмет по-своему. Так, Смирнов больше внимания уделял связи с теорией поршневых паровых двигателей, при этом широко пользовался графическими методами. М. И. Фелинский читал «по Мерцалову», стараясь не отходить от курса своего учителя, который он записал и отредактировал.

Затем Артоболевский прослушал лекции А. И. Сидорова по истории науки и техники, принципам конструирования и расчета машин, теории регулирования. «Лекции А. И. Сидорова оказали на меня большое влияние, — вспоминает он. — Во-первых, я понял значение истории науки для развития всех отраслей науки и техники. Я полюбил историю науки и техники и всю жизнь занимался этими вопросами применительно к теории механизмов и машин. А. И. Сидоров открыл мне еще одну сторону вопроса, имевшую решающее значение для моего образования. Большой эрудит, он в своих лекциях делал ссылки на множество книг, статей и заметок французских, немецких и английских ученых. О некоторых из них я уже слыхал на лекциях Мерцалова, но о большинстве узнал лишь от Сидорова».

Затем началось знакомство с творчеством классиков науки о машинах. В МВТУ была богатейшая библиотека, и Артоболевский читал труды иностранных и отечественных ученых — Остроградского, Чебышева, Вышнеградского, Жуковского.

По курсовому проектированию, в соответствии с программой, полагалось выполнить два проекта — технологический и конструкторский. Технологическим проектированием руководил профессор Д. Д. Бондарев; в качестве проекта представлялся проект цеха или его участка. Конструкторским проектированием руководил профессор В. А. Желиговский (позже академик ВАСХНИЛ), профессор П. И. Бородин и др.; здесь полагалось выполнить проект плуга, культиватора, сеялки, молотилки или иной сельскохозяйственной машины. В качестве технологического проекта Иван Иванович выполнил проект цеха плужных отвалов; главной задачей здесь было проектирование процесса получения отвалов заданной геометрии. Конструкторский проект, выполненный под руководством В. А. Желиговского, содержал некоторые элементы научного исследования: следовало спроектировать механизмы сепарации и очистки паровой молотилки, при этом провести динамический анализ четырехклавишного соломотряса, определить силы инерции отдельных клавишных механизмов и рассмотреть вопрос о частичном уравновешивания сил инерции.

Во второй половине лета 1924 г. Бородин предложил Артоболевскому временную работу по испытанию пенькового шпагата на сноповязалках, где применялся импортный манильский шпагат, который надо было заменить отечественным. Проблема казалась несложной, но когда стали испытывать отечественный шпагат из пеньки, оказалось что он совершенно непригоден для тех конструкций вязальных механизмов, которые тогда применялись на сноповязалках. Пришлось разрабатывать новые механизмы, и Ивану Ивановичу было поручено провести исследование пространственного механизма вязального аппарата.

Подошло время дипломного проекта. Горячкина очень интересовал пространственный механизм сбрасывающих граблей жаток, и он поручил Ивану Ивановичу в качестве дипломного проекта провести сравнительный анализ кинематики механизмов сбрасывающих граблей двух американских жаток-самосбросок. Консультантом по проекту согласился быть Н. И. Мерцалов.

Артоболевский провел исследование этих механизмов графоаналитическим методом. Когда исследование подходило к концу, Горячкин предложил сопоставить полученные результаты с оригинальной моделью сбрасывающих граблей фирмы Хорнсли. Механизм Хорнсли представлял собой пространственный шарнирно-рычажный механизм общего вида, и у Мерцалова возникла мысль заменить его сферическим четырехзвенником.

В то время единственным известным сферическим механизмом, теория которого существовала, был шарнир Гука. Иван Иванович начал с изучения кинематики сферических механизмов в самом общем виде — строил планы скоростей и ускорений, исследовал шатунные кривые, причем пользовался методами начертательной геометрии. Стало ясно, что между плоскими и сферическими механизмами должно существовать какое-то соответствие. Основываясь на этом соответствии, Артоболевский предложил метод «закручивания» плоских механизмов на сферы.

Для использования сферического четырехзвенника в качестве механизма сбрасывающей грабли необходимо было найти сферические траектории с участком, близким к дуге круга. Это заставило заняться изучением плоских направляющих механизмов с участками шатунных кривых, близких к участкам прямых. Для решения задачи Артоболевский использовал разработанный Н. И. Мерцаловым метод поворотных кругов. Он нашел схемы таких механизмов, правда, не совсем удовлетворительные, так как в результате получались слишком большие отклонения шатунной кривой от прямой. Полученные плоские механизмы он «закрутил» на сферу и получил сферические направляющие механизмы, в которых часть траектории, которая приближенно представляла дугу окружности, могла быть использована для перемещения скошенных растений по платформе жаток. При этом пришлось решить и сложную задачу о сохранении перпендикулярности между рабочей плоскостью и плоскостью платформы.

Дипломную работу приходилось делать по вечерам: днем Артоболевский работал слесарем-механиком в группе по испытанию жатвенных машин — в поле или в мастерских. Приходилось конструировать приборы и механизмы, проводить испытания п обрабатывать их результаты. Это давало хотя скромный, но постоянный заработок.

В конце 1925 г. группа студентов Академии, в которую входил и Артоболевский, в течение двух с половиной месяцев ездила по заводам общего и сельскохозяйственного машиностроения для ознакомления с их работой. Побывали в Ленинграде, Брянске, Одессе, Харькове, Бердянске и других городах. Заводы Ивану Ивановичу приходилось посещать не впервые: он уже побывал во время производственной практики на Люберецком заводе сельскохозяйственных машин, на Людиновском заводе локомобилей и на «Красном путиловце». Везде поражало отсутствие развитых методов расчета машин, слепое копирование иностранных образцов, приемы работы «по старинке».

Поездка была чрезвычайно ценной в познавательном отношении и очень веселой в житейском: все были молоды, любили песни, любили поухаживать за девушками. Новый год встречали в Бердянске.

По возвращении в Москву надо было приниматься за оформление дипломной работы, которая оказалась значительно больше обычно принятой — 40 листов ватмана и обширная пояснительная записка. Работа была доложена на заседании профессоров отделения, одобрена и в соответствии с существовавшим тогда порядком, назначены официальные оппоненты — П. И. Бородин и Б. А. Криль. Была определена дата защиты, но за три дня до нее Артоболевского вызвали в ректорат и сообщили, что ректор Муралов защиту отменил под предлогом непролетарского происхождения дипломанта. Эта несправедливость так подействовала на Артоболевского, что он на три недели слег в постель. Коллективное ходатайство профессоров не увенчалось успехом и пришлось снова обращаться к Луначарскому. А. В. Луначарский принял Ивана Ивановича, расспросил о его успехах и тут же позвонил члену коллегии Наркомпроса О. Ю. Шмидту, чтобы тот передал его указание о немедленном восстановлении Артоболевского в Академии.

Защита дипломной работы по своему регламенту напоминала современную кандидатскую защиту. Официальные оппоненты П. И. Бородин и Б. А. Криль в своих выступлениях отметили новизну решения задачи и возможность использования ее в практике сельскохозяйственного машиностроения. Н. И. Мерцалов рассказал о роли теории механизмов, особенно пространственных, для развития машиностроения и о тех трудностях, которые пришлось преодолеть дипломанту при решении задач о положениях, скоростях и ускорениях точек рабочего органа — шатуна сферического механизма. В. П. Горячкин говорил о роли теории механизмов в исследовании сельскохозяйственных машин. Работу он классифицировал как выдающуюся, а автора назвал молодым талантливым научным работником и большим тружеником.

Защита прошла блестяще, и единогласное решение о присвоении И. И. Артоболевскому звания инженера-агронома по сельскохозяйственному машиностроению было встречено присутствующими аплодисментами. Окончилась она «банкетом», который был устроен в складчину товарищами и однокурсниками молодого инженера.

Луначарский, принявший так много участия в судьбе Ивана Ивановича, просил позвонить ему после защиты. Это было выполнено: «Анатолий Васильевич сказал, что хотел бы услышать от меня более подробный рассказ о защите, и пригласил приехать К нему в ближайшую субботу домой, в Денежный переулок. Я был крайне смущен и даже испуган этим приглашением: мне казалось, что я буду себя чувствовать очень связанным, неуверенным и далеким от тех, кто окружал Анатолия Васильевича.

В действительности все было иначе. Меня встретила Наталья Александровна — жена Анатолия Васильевича. Она была удивительно приветлива, проста и гостеприимна. Познакомила меня со своей сестрой Таней и ее подружками: это были молодые балерины Большого театра, из них я помню Г. Ткаченко и Е. Капустину. Кроме того, у Луначарских был тогда в гостях его друг Ф. И. Махарадзе, выдающийся партийный деятель Грузии…

Среди молодежи были молодые писатели, поэты, артисты. Здесь я впервые встретил И. С. Козловского, Б. С. Ромашова, М. Кольцова, С. Есенина, А. Ахматову, Н. Клюева… Благодаря характеру Анатолия Васильевича и гостеприимству Натальи Александровны все чувствовали тебя очень просто и непринужденно. Кто-то музицировал, кто-то пел, кто-то читал стихи. Анатолий Васильевич любил споры, был блестящим полемистом. Его выступления были полны ораторского блеска, глубоки по содержанию, поражали эрудицией.

Когда я познакомился с Луначарскими, то был еще слишком молод и необразован, чтобы принимать участие в этих спорах, но их влияние на меня было громадным: только здесь я понял, что право называться интеллигентом дается не дипломом об окончании высшего учебного заведения, а внутренним содержанием человека, его человечностью, высоким гуманизмом, нравственными качествами, постоянно накопляемой эрудицией. Я как губка старался впитать в себя все, что слышал от Анатолия Васильевича, от его друзей и соратников, и постоянно убеждался, что я удивительно безграмотен в литературе, искусстве, философии, этике… Много раз, возвращаясь от Луначарских, я хватался за ту или иную книгу, которой раньше не читал, обращался к отцу за консультациями по философии, этике и другим гуманитарным наукам. К увлечению Достоевским, привитому мне отцом, к знанию русских классиков теперь добавился интерес к творчеству Блока, Есенина, Хлебникова, Ахматовой, Клюева, Алексея Толстого… Влиянию Анатолия Васильевича я обязан моим увлечением французской школой живописи, в особенности творчеством барбизонцев и импрессионистов.

Хочется сказать несколько слов о друге и жене Анатолия Васильевича — Наталье Александровне. С первого же моего посещения она удивительно тепло и трогательно отнеслась ко мне, иногда защищая от дружеских нападок на меня Анатолия Васильевича, подчас справедливо обвинявшего меня в недостаточном для образованного человека знании гуманитарных наук. Наталья Александровна была очень добрым, спокойным и уравновешенным человеком, большим эрудитом во многих областях культуры. И хотя, конечно, Анатолий Васильевич был центром, вокруг которого в их доме объединялась советская интеллигенция, но мне кажется, что без Натальи Александровны не было бы того тепла, которое присуще было семье Луначарских».

По окончании Сельскохозяйственной академии Иван Иванович мечтал продолжить научные исследования, начатые под руководством В. П. Горячкина и Н. И. Мерцалова, но руководство Академии категорически отказало ему в работе. Пришлось искать занятия на стороне.

Как раз в это время профессор В. Ю. Ган получил предложение возглавить проектирование и постройку «Ростельмаша». В свою очередь он предложил Артоболевскому принять руководство проектной группой по одному из цехов будущего завода. Условия были очень выгодные, почти на грани с фантастикой: если раньше Иван Иванович зарабатывал 60-70 руб. в месяц, то Ган предложил ему 300 руб. и интересную самостоятельную инженерную работу над проектом нового завода с неизвестной у нас технологией. Оставалось поговорить с Мерцаловым и Горячкиным. Мерцалов был опечален отъездом своего ученика, он рекомендовал не бросать занятий по теории механизмов, а осенью приехать в Москву и попытаться получить место «оставленного при кафедре» (так тогда называлась аспирантура) в Сельскохозяйственной академии или в МВТУ.

Разговор с Горячкиным оказался сложнее. Он согласился, что В. Ю. Ган — выдающийся ученый в области сельскохозяйственного машиностроения и, работая у него, можно получить хорошую инженерную подготовку. «Но, — сказал он, — как же будет с начатыми вами работами по теории механизмов?» Через три дня Иван Иванович сказал Горячкину, что решил отказаться от предложения Гана. В качестве «компенсации» тот зачислил его на временную работу слесарем-механиком на период летних испытаний машин. Для приработка приходилось по вечерам выполнять различные конструкторские, проектные и чертежные работы. Сразу же помог профессор Турский, который предложил чертить карты прироста деревьев на Лесной даче Академии.

Учеба окончилась, началась трудовая жизнь.

Одной из первых работ, с которыми пришлось встретиться молодому инженеру, было испытание только что приобретенного

Советским Союзом комбайна американской фирмы «Джон Дир». По договору, сборку первого комбайна должны были выполнить паботники фирмы; после этого за большие деньги фирма могла продать нам монтажные чертежи. В. П. Горячкин предложил Артоболевскому принять участие в работе сборочной бригады, которой руководил американский инженер, с тем чтобы внимательно наблюдать за сборкой и учитывать все замечания американца, тт тт

Каждый вечер Иван Иванович по памяти записывал порядок сборки, методы отладки и контроля. Таким образом накопилась достаточно полная информация о сборке отдельных узлов, их комплектации и другие необходимые материалы. В результате мы смогли отказаться от дальнейших услуг фирмы, в том числе и от монтажных чертежей, и следующий комбайн был собран уже под руководством Артоболевского; он же его и испытывал. Однако испытания проводились на землях Бутырского хутора, условия которого не соответствовали теплым районам США, для которых, собственно, и строились эти комбайны. На испытаниях больше отлаживали комбайн, чем собирали с его помощью хлеб. Только позже, на испытаниях в Сальских степях, комбайн показал все свои возможности.

В конце лета Артоболевский устроился на работу к профессору И. П. Бородину. Бородин был по специальности агроном, но всю жизнь увлекался проектированием сельскохозяйственных машин. Занимался он главным образом проектированием уборочных машин — сноповязалок, жаток, косилок, а позже комбайнов. Он организовал конструкторскую группу и стал проектировать, а затем и строить на Люберецком заводе сельскохозяйственные машины. Во главе своей группы он поставил И. И. Артоболевского, поручив ему общее наблюдение за проектированием и проведение расчетпых и опытных работ. Работать с Бородиным было легко, он был прирожденным конструктором. Из его группы вышли крупнейшие конструкторы и ученые, составившие впоследствии ядро Всесоюзного научно-исследовательского института сельскохозяйственного машиностроения (ВИСХОМа).

Одновременно Иван Иванович продолжал у Мерцалова исследования по теории сферических механизмов. В начале осени, когда начался прием в число оставленных при кафедре, Горячкин предложил оставить Артоболевского при кафедре прикладной механики Н. И. Мерцалова, однако ему в этом было отказано. Не удалось оставить Ивана Ивановича и при кафедре прикладной механики в МВТУ. Более того, ректор Сельскохозяйственной академии запретил ему работать на Машиноиспытательной станции и вообще в каком-либо из учебно-вспомогательных учреждений Академии, и ему пришлось уйти из группы П. И. Бородина.

1огда он поступил младшим конструктором в акционерное общество «Мельстрой». Здесь ему поручили проектирование различных объектов и узлов элеваторов, которые тогда строились повсеместно. Руководил конструкторскими работами специалист по мельничным машинам Я. И. Куприц, впоследствии профессор Московского химико-технологического института пищевой промышленности. Здесь Артоболевскому был поручен подбор материалов из отечественной и иностранной литературы по расчету различных мельничных и элеваторных машин, обработка этих материалов и составление инструкций для конструкторов. Работа была творческой и нужной, так как все конструирование в «Мельстрое» тогда проводилось без расчетов, исключительно по личному опыту конструкторов, в лучшем случае по каталогам иностранных фирм.

В «Мельстрое» Артоболевский работал сначала на должности инженера, а вскоре его назначили старшим конструктором и он начал получать довольно значительное жалованье. Это укрепило материальное положение семьи и дало ему возможность начать собирать книги, сперва по математике и механике, а затем и по литературе и искусству. Тем временем Н. И. Мерцалов возобновил попытки оставить Ивана Ивановича у себя на кафедре для занятий научной работой, но они опять ни к чему не привели.

Как это часто бывает, удача пришла неожиданно.

В Московском текстильном институте кафедру теории механизмов вел А. П. Малышев. Он начал научную деятельность в Томском технологическом институте, где преподавал сопротивление материалов на кафедре деталей машин, которой руководил известный ученый И. И. Боборыков, позже читавший в Тимирязевской сельскохозяйственной академии. В Томске Малышев начал работать в области теории механизмов, опубликовал там работы по кинематике механизмов и по рекомендации И. И. Мерцалова был приглашен в Москву, чтобы организовать в Текстильном институте кафедру теории механизмов. Одновременно Малышев начал разрабатывать основы теории текстильных машин. Он первым у нас понял, что значит для обучения теории механизмов хорошо оснащенная лаборатория, и организовал при своей кафедре отличную лабораторию. Вклад его в теорию механизмов и машин весьма существен — он провел ряд исследовательских работ по динамике сложных текстильных механизмов и первым показал, что эта наука может быть использована в инженерном проектировании механизмов и машин.

Однажды Н. И. Мерцалов получил приглашение на доклад Малышева, который должен был состояться в Текстильном институте, но так как сам он пойти не смог, то попросил сходить туда Артоболевского. Вот как вспоминает об этом событии Иван Иванович: «Я приехал в МТИ, с большим интересом выслушал доклад А. П. Малышева и крайне заинтересовался коллекцией моделей пространственных механизмов, которые он демонстрировал. После доклада я подробно рассказал Н. И. Мерцалову о содержании доклада, моделях механизмов и о том, что А. П. Малышев говорил главным образом о структуре пространственных механизмов. Методы кинематического исследования этих механизмов сводились к построению диаграмм перемещении в трех проекциях с последующим графическим дифференцированием зтих диаграмм. После методов пучков скоростей и ускорений, теории аксоид и т. п., излагавшихся Н. И. Мерцаловым в его курсе, способ Малышева показался малопадежным и примитивным, но выступить в дискуссии но его докладу до разговора с Н. И. Мерцаловым я не решился. По его совету я ионросил Малышева принять меня для разговора. Приемы молодых людей Александр Петрович обставлял весьма торжественно п не просто. Когда я стал работать у него на кафедре, то мог это наблюдать со стороны; тогда же мне пришлось прождать его около часа, и он предупредил, что больше тридцати минут мне для разговора уделить не сможет. Я очень смутился и должно быть поэтому не смог достаточно ясно изложить свои соображения относительно методики исследования пространственных механизмов. В конце беседы Малышев сказал, что мне еще много надо работать, чтобы понять механику пространственных механизмов; однако его удивило, что я сразу смог определить структуру его моделей: несмотря на то, что их звенья входили в различные кинематические пары, механизмы эти можно было привести к обычной семизвенной цепи с одной степенью свободы».

В конце 1927 г. Малышев предложил Ивану Ивановичу работу в Московском текстильном институте в качестве временного внештатного ассистента; Мерцалов посоветовал согласиться на эти условия. Так началась педагогическая деятельность. Сначала это были лабораторные занятия по теории механизмов, затем — консультации по графическим работам и со временем — преподавание в группах.

Позже на кафедру пришли В. А. Юдин и В. Т. Костицын.

Кафедра Малышева была по своему составу «молодой», и за исключением С. И. Доброгурского, видного специалиста по текстильному машиностроению, все остальные еще только начинали свою научную деятельность. Атмосфера была творческой, молодые аспиранты под руководством А. П. Малышева выполняли интересные раооты. Он сам часто выступал с докладами и заставлял своих сотрудников серьезно работать над специальной литературой. Темы диссертаций обычно были связаны с кинематикой и динамикой текстильных машин. В этом направлении существенных успехов добился В. Т. Костицын, который пришел на кафедру будучи еще студентом. Уже первые его работы заинтересовали специалистов текстильного машиностроения. Артоболевский начал заниматься вопросами структуры и классификации механизмов., которым Малышев придавал большое значение. Существенное влияние на молодого ученого оказали и методы эксперимента в теории механизмов, которые развивал Малышев. Последний очень тщательно ставил эксперименты, разрабатывал для их проведения оригинальную аппаратуру, пользовался также и экспериментальной техникой зарубежных фирм.

Можно сказать, что Малышев разработал новую методику преподавания теории машин и механизмов, поставил вопросы о структуре, классификации и, что еще более важно, о синтезе механизмов. Наряду с немецкими учеными школы Грюблера, он выяснил важность проблем синтеза механизмов для практического машиностроения и попытался наметить пути решения проблемы. Правда, это ему удалось сделать неполностью.

В том же, 1927 г. Иван Иванович начал работать и в Московском механическом институте имени Ломоносова, который уже тогда стал основным местом его деятельности. В 20-х годах в Москве Ломоносовский институт, если не считать МВТУ, был самым крупным и укомплектован был наиболее квалифицированными педагогическими кадрами. Организовался он на основе среднего технического училища, от которого унаследовал хорошую базу в виде мастерских и лабораторий. Первым его ректором был Г. М. Кржижановский, сумевший привлечь к работе в институте лучшие педагогические и научные кадры механиков-машинострои-телей. Основной задачей института в годы организации была подготовка конструкторов и технологов по специальностям: станки, автомобили, тракторы, двигатели внутреннего сгоранпя, обработка металлов резанием. В числе профессоров пнститута были Е. А. Чудаков, И. И. Привалов, К. А. Круг, Е. Д. Львов, В. А. Кри-воухов, И. И. Боборыков, Б. М. Ошурков, С. Ф. Лебедев и др.

Г. М. Кржижановский понимал, что проблемы сельского хозяйства в стране нельзя было решить без широкого внедрения сельскохозяйственных машин, тракторов и автомобилей. Поэтому он поддержал инициативу об организации в институте отделения индустриального земледелия. По его просьбе Горячкин рекомендовал для работы на этом отделении двух своих учеников — В. С. Жегалова и И. И. Артоболевского. Жегалов начал читать специальный курс теории, и расчета почвообрабатывающих орудий, Артоболевский — курс теории и расчета уборочных машин. Курс теории и расчета молотилок и зерноочистительных машин читал профессор Эшлиман, курс теории и расчета мукомольных машин и мельничного оборудования — профессор П. А. Козьмин. Последний курс в Ломоносовском институте просуществовал не-

так как вскоре в Московском химико-технологическом ин-Д°ЛГ°те имени Менделеева была организована новая специаль-СТИТУ развернутая затем в отдельный факультет зерна и муки, некотором позже И. И. Артоболевский заведовал кафедрой прикладной механики.

Читать курс уборочных машин было не трудно, благодаря хо-пошей подготовке в Тимирязевской академии. Здесь Артоболевский впервые применил свои знания в области кинематики и динамики механизмов, поэтому курс имел как бы экспериментальный оттенок. Одновременно Ивану Ивановичу пришлось руководить курсовым и дипломным проектированием.

В Ломоносовском институте Й. И. Артоболевский впервые получил штатное место преподавателя; в следующем, 1928 году, его утвердили в звании доцента, однако не по кафедре сельскохозяйственных машин, а по кафедре прикладной механики. Заведующим этой кафедрой был ученик М. И. Мерцалова и Н. Е. Жуковского профессор М. И. Фелинский. Как и большинство учеников Жуковского, Фелинский окончил и МВТУ и Московский университет, после чего учился в Сорбонне и, кроме того, еще окончил Московскую консерваторию по классу скрипки. Был он большим эрудитом и тонким музыкантом, собрал большую библиотеку, которую завещал Артоболевскому. Однако как ученый почти не проявил себя, если не считать того, что он записал, отредактировал и издал все курсы Мерцалова — ив этом его немалая заслуга перед отечественной наукой.

На кафедре прикладной механики И. И. Артоболевский начал с чтения курса теории пространственных механизмов. Однако вскоре из-за болезни Фелинского ему были переданы и другие курсы и фактическое заведование кафедрой; пришлось взять на себя и руководство графическими работами. Одновременно он преподавал в Текстильном институте, но поскольку продолжал там оставаться в должности внештатного преподавателя, то в 1929 г. решил уйти с этой работы.

Между тем в Ломоносовском институте нагрузка все увеличивалась. Вскоре профессор Л. К. Мартене (сменивший Кржижановского на посту ректора) поручил Артоболевскому чтение курса «Динамика морских двигателей» для студентов, специализирующихся по судовождению. Затем встал вопрос об организации на отделении индустриального земледелия группы специалистов по механизации виноградарства и виноделия — ряд спецкурсов и курсовое и дипломное проектирование по этой специальности также было поручено Артоболевскому. Этой специальности он не знал, поэтому пришлось не только посидеть над книгами, но и ознакомиться с практической постановкой дела на местах — в Крыму и на Кавказе.

Оказалось, механизация в виноделии была крайне незначительной. Ближе всего к виноделию была спирто-водочная и сахарная промышленность, а специалисты по этим отраслям работали в Московском химико-технологическом институте имени Менделеева, и с ними надо было установить контакт. По просьбе j Ивана Ивановича Мартене познакомил его с ректором Института имени Менделеева профессором И. А. Тищенко, крупнейшим сие-, циалистом по технологии сахароварения. Тот решил привлечь Артоболевского к работе по механизации технологических процессов в пищевой промышленности. В эти годы как раз был организован Заочный химико-технологический институт, и кафедра механики в нем была поручена Ивану Ивановичу. С этого времени пачались его исследования в области методики заочного обучения: им были составлены задания, методические указания, конспекты, вылившиеся впоследствии в отдельные курсы.

Учителя Артоболевского Мерцалов и Горячкин имели двойное образование — окончили университет и Высшее техническое учи- i лище. По их совету Иван Иванович также решил получить математическое образование. Он был зачислен экстерном в МГУ с правом слушать лекции на математическом отделении физико-математического факультета и сдавать экзамены по утвержденному для него списку дисциплин: интегральному исчислению, дифференциальной геометрии, интегрированию дифференциальных уравнений, проективной геометрии, теории функций действительного переменного, по векторному анализу, а также зачеты по просеминариям по дифференциальной геометрии, интегральному исчислению и дифференциальным уравнениям. В МГУ он слушал лекции А. И. Некрасова, А. П. Минакова, Г. Г. Аппель-; рота, Н. Н. Лузина, Н. А. Глаголева, И. И. Жегалкина, В. В. Степанова и других профессоров. Поскольку его особенно интересовали вопросы кинематической геометрии, одним из основных предметов в изучаемом им курсе стала проективная геометрия, которую читал Н. А. Глаголев. Глаголев познакомился с работами Артоболевского по кинематике сферических механизмов и в качестве курсовой, а затем и дипломной работы предложил ему исследование об использовании различных отображений сферы на плоскость в задачах кинематики сферических механизмов.

В 1929 г. в Химико-технологическом институте открылся факультет зерна и муки. Заведующим кафедрой теоретической механики на этот факультет был приглашен А. П. Котельников, а руководство кафедрой прикладной механики предложено Артоболевскому. Встреча и совместная работа с Котельниковым в значительной степени повлияла на становление научных интересов Ивана Ивановича. Котельников занимался разработкой винтового-исчисления и некоторыми вопросами кинематической геометрии, которые, как оказалось впоследствии, были необходимы для развития ряда вопросов теории механизмов, в частности кинематического синтеза.

Курсы прикладной механики и гидравлики на механическом факультете читал профессор В. Э. Классен. В конце 1929 г. он решил оставить преподавание прикладной механики и читать.

только гидравлику, в связи с чем кафедру решили разделить на две самостоятельные. Был объявлен конкурс на должность профессора заведующего кафедрой прикладной механики, и, несмотря на большое число претендентов, избрали Артоболевского.

То были героические годы первой пятилетки. Страна приступила к строительству своих первенцев машиностроения: Уральский завод тяжелого машиностроения, Краматорский и Горловский машиностроительные заводы, химические и металлургические заводы, завод сельскохозяйственного машиностроения в Ростове-на-Дону, Сталинградский, Харьковский и Челябинский тракторные, Первый подшипниковый, автомобильные зароды в Нижнем Новгороде и Москве, Днепрогесс, Кузнецкий комбинат — все это требовало не только огромных материальных и человеческих ресурсов — надо было срочно готовить квалифицированные кадры. А чтобы обеспечить кадрами промышленность, надо было провести преобразование высшей школы, так как имеющиеся учебные заведения ни качественно, ни количественна не отвечали новым требованиям. Нужно было не только ускорить подготовку инженеров, но и разработать планы подготовки специалистов совершенно новых профилей.

В 1930 г. были проведены организационные мероприятия, в результате чего значительно возросло число высших учебных заведений в стране. При этом большие институты были разукрупнены, организованы новые, специализированные, а те факультеты, на которых готовили специалистов одинакового или подобного профиля, были слиты. В частности, из Менделеевского института выделился механический факультет, на базе которого вырос Московский институт химического машиностроения. Ломоносовский институт распался на два: Институт сельскохозяйственного машиностроения имени М. И. Калинина и Автотранспортный институт. Артоболевский заведовал кафедрой прикладной механики в МИХМе и в Институте имени Калинина.

Каждый крупный институт имел свою программу «прикладной механики», зачастую свой учебник, написанный кем-либо из ведущих профессоров, свои методы исследования, программу графических работ и свою направленность. Кроме того, перепечаты-вались и переиздавались дореволюционные курсы теории механизмов и динамики машин А. А. Радцига, Д. С. Зернова, Д. П. Рузского. Структура механизмов обычно излагалась по Рело, в качестве классификации предлагался тот или иной вариант классификации Виллиса в переработке французских ученых. Общих методов решения задач не было, классификация Ассура была основательно забыта, и поэтому для решения отдельных задач каждый раз нужно было подбирать подходящий способ. Ведущим ученым в области теории машин были Н. И. Мерцалов, А. П. Малышев, Л. Б. Левенсон, преподававший в Ленинградском горном институте, а в конце 20-х годов переехавший в Москву, Я. В. Столяров, профессор Харьковского технологиче-института, профессора ленинградских вузов Н. И. Колчин, С. В. Вяхирев.

В истории механики машин неоднократно обнаруживались расхождения во мнениях между теоретиками, специалистами в области прикладной механики, и практиками-инженерами, которые должны были применять к делу их выводы и рецепты. Математические методы относительно поздно попали в поле зрения механиков машин, и недооценка их постоянно сводила многие вопросы теории к чистому описанию. Сам математический аппарат также ограничивался начертательной, проективной и кинематической геометрией, причем последняя была еще недостаточно разработана. Во Франции в конце XIX в. Дарбу, а в 20-х годах XX в. ряд советских ученых применили к решению некоторых задач плоской теории механизмов методы теории функций комплексного переменного, использовалась также тригонометрия и самые начала анализа. Правда, еще П. Л. Чебышев развил для решения задач синтеза механизмов своеобразный математический аппарат, а Л. В. Ассур в своей классической работе о структуре и классификации механизмов указал на сродство между общей постановкой задач теории механизмов и проблемами топологии, но все это было весьма основательно забыто.

Бурный рост советского машиностроения в годы первой пятилетки потребовал по-новому оценить вопросы теории. Если раньше удовлетворялись конструкторским опытом и решением некоторых частных задач теории механизмов, то теперь положение резко изменилось — на заводы пришли молодые, не умудренные опытом конструкторы, а задачи, которые ставило новое машиностроение, требовали безотлагательного решения.

Создавшееся положение явилось причиной дискуссии о содержании и методах прикладной механики, которая была развернута в Советском Союзе в 1932 г. Началом дискуссии послужила статья редактора газеты «Техника» П. П. Капустина под названием «За социалистическую теорию машин» В статье говорилось о неясности содержания предмета прикладной механики, о терминологической путанице, о том, что в курсе прикладной механики изучается лишь небольшое число элементарных механиз-с он и полностью выпадает все богатство технологических машин их интересными и сложными механизмами. Автор статьи предложил для исследования следующие темы: общую теорию машин, теорию передаточных и исполнительных механизмов, теорию деталей и приспособлений, принципы автоматизации машин и основы техники безопасности, сопротивление материалов и теорию упругости. Капустин мыслил теорию передаточных механизмов как сравнительную для всех существующих типов передач, а теорию исполнительных механизмов как систему классификации механизмов и законов их работы. В качестве классификационного признака он предложил принять операцию.

Его статья содержала много неясностей (например, в рассуждениях о машине как о социальной категории), но в определенной степени характеризовала положение с прикладной механикой, которая действительно зашла в тупик. Некоторые положения статьи — об общей теории машин, о теории исполнительных ме> ханизмов и машин автоматического действия — были для своего времени весьма прогрессивными.

Вопрос был поднят своевременно, и в дискуссию включались самые широкие круги инженерной и научной общественности.

Первым откликнулся А. П. Малышев статьей «Конструктор, втуз и прикладная механика». Он согласился с основным положением Капустина о том, что следует изменить содержание курса прикладной механики и что основой его должна стать теория исполнительных механизмов. Отметил, что в большинстве случаев изучение прикладной механики ограничивается теорией механизмов и ее связь со специальными курсами крайне незначительна. В качестве примера привел механику текстильных машин, которая как наука была создана лишь к 1931 г. По его мнению, подобные отрасли прикладной механики следовало разработать и для других специальных технологических машпн.

«Такое широкое практическое значение курсов механики исполнительных механизмов, — писал Малышев, — естественно приводит к вопросу: целесообразно ли существование общего курса прикладной механики. По-видимому, нужно отличать общую теорию передаточных механизмов от теории исполнительных механизмов. Изложение методов исследования и построения механизмов, учение о движении органов механизмов, структура механизмов, изложение принципов построения автоматов, изучение законов трения в машинах — это может быть предметом общего курса прикладной механики».

Предложение А. П. Малышева в создании теорий конкретных технологических машин поддержали некоторые ученые, в частности историк техники В. В. Данилевский, указавший при этом на некоторые ошибки в статье Капустина, например на его утверждение, что зубчатая передача представляет собой «вид отсталый, неэкономичный».

С резкими возражениями выступили М. Горфинкель и А. Радциг. Последний указал на неопределенность тезисов Капустина: многое из того, о чем он говорил, не ново — соответству-ющИе теоретические разделы давно уже преподаются в технических школах. Едва ли есть смысл нарушать цельное изложение курса электротехники, выделяя некоторую его часть в состав прикладной механики. Возможность включения теории гидравлических и пневматических передач в прикладную механику была предусмотрена еще Рело, однако подобные механизмы получили распространение лишь в специальных областях техники, почему н изучаются в соответствующих курсах. «Главное сомнение, — продолжает Радциг, — вызывает во мне теория исполнительных механизмов: при их бесконечном разнообразии теория их представляется мне неконкретной и бессодержательной. Разделение этих механизмов по признаку операций делалось в старых курсах “общей” механической технологии, но такая система была оставлена вследствие своей нежизненности» 3.

Таким образом, в дискуссии сразу же наметились два направления — сторонников преобразования прикладной механики и его противников. Однако звучали и общие мотивы: аргументация их основывалась на существовавших схемах прикладной механики и не затрагивала ее основ. Система прикладной механики, выработанная учеными начала века, остается неизменной, и преобразование науки сводится в сущности к перераспределению изучаемого материала и некоторой переформировке учебных программ.

Совершенно иначе поставил вопрос И. И. Артоболевский, который выступил со статьей «Перестроить систему изучения кинематики и динамики машин». Он писал: «Статья П. Капустина…. совершенно правильно заостряет вопрос о ненормальном положении преподавания курса “Кинематика и динамика машин” для конструкторов. В самом деле, современные курсы “кинематики и динамики машин” дают ряд методов анализа существующих (вернее, существовавших) механизмов и почти, или за немногими исключениями, не дают методов решений обратной задачи — синтеза механизмов, т.е. той задачи, которая несомненпо для конструктора является основной.

Причины этого… надо искать, с одной стороны, в отрыве этой пауки от практической действительности, а с другой — в неправильной постановке этой дисциплины на конструкторских отделениях и существующих неясностях в необходимом содержании этой дисциплины….

Преподавание этой дисциплины надо вести не на базе кабинетов-музеев, снабженных громадным количеством давно уже вышедших из употребления моделей механизмов, а на базе хорошо орудованной лаборатории, где на машинах той отрасли промышленности, в которой будет работать будущий инженер-конструктор, он сам провел бы целый ряд кинематических и динамических исследований…

… Громадное большинство современных машин конструируется почти без всяких динамических и кинематических расчетов….

Во всех отраслях машиностроения имеется целый ряд общих вопросов теории машин, которые до сих пор не разрешены. Сюда надо отнести вопрос о трении, вопрос о вибрации в машинах, вопрос об ударном действии сил в машинах, вопрос о методике синтеза механизмов, теории пространственных передач, вопрос об автоматах и т. д.

… Поэтому было бы своевременным поднять вопрос о создании специального института по “теории машин”, которому поручено было бы ведение экспериментально-теоретических исследований, имеющих общее значение для всего машиностроения, разрабатывающего методику исследования машин для отраслевых институтов и подготовляющего аспирантов и научных работников высшей квалификации».

Весьма существенное предложение внес также В. В. Добровольский. Так как прикладная механика состоит из четырех частей — общей теории машин, общей теории механизмов, общего курса деталей машин и специальных курсов по машиноведению, то вопрос о необходимости ее преобразования надо рассмотреть относительно каждой из этих частей. «В частности, — писал он, — курс теории механизмов требует наибольшей переработки. Своим традиционным делением на кинематику и динамику механизмов он особенно ярко отражает тенденции формальной зависимости от неизменной теоретической механики» 5. Добровольский предложил распределять материал в зависимости от классификации механизмов, а последнюю построить на основании структуры. Дело в том, что методы анализа и синтеза механизмов как кинематические, так и динамические целиком зависят от структуры; поэтому целесообразнее рассмотреть полностью, со всех сторон, механизм одной структуры, чем объединять кинематику механизмов такой разной структуры, как шарнирные и зубчатые, а затем в динамике снова возвращаться к уже произведенному и давно забытому кинематическому анализу тех же механизмов.

Выступления в дискуссии были также посвящены частным вопросам, отражавшим интересы советских машиностроителей в ту эпоху. Любопытным было выступление инженера Еромиц-кого «Машины должны иметь свою систему элементов». Исходя из того, что некоторые изобретения, произведенные в одной отрасли промышленности, находят себе применение в другой, он предлагал составить таблицу, в которой по горизонтали занести важнейшие производственные процессы, а по вертикали — производства: клетки этой таблицы заполняли бы машины. Такая таблица, по мнению автора, помогла бы использовать неисчерпаемое богатство «старой» техники. Следует отметить, что идея его была не нова — в сущности прикладная механика и началась с таких таблиц, построенных по идее Монжа Ланцем и Бетанкуром и Ашетом; в клетках таких таблиц размещались «элементарные машины».

В статье «О социалистическом машиноведении» профессор Е. Л. Николаи указал на то, что нужно развивать методы динамического анализа механизмов, в частности изучение вибраций в машинах. В других статьях были высказаны возражения относительно целесообразности конкретных теорий исполнительных механизмов, изучения теории передаточных механизмов.

Дискуссия, завершившаяся конференцией, показала, что паука о машинах нуждается в коренной переработке. С этим были согласны все, но не было достигнуто согласия, как и в каком направлении следует перестраивать науку. В сущности каждый специалист изыскивал для себя наиболее приемлемый путь, как это было и раньше. Однако дальнейшее развитие науки показало, что правы были И. И. Артоболевский и В. В. Добровольский: высказанные ими мысли легли впоследствии в основу советской. школы теории механизмов и машин.

В 1932 г. И. И. Артоболевский был утвержден в ученом звании профессора по кафедре прикладной механики. В этом же году началась его преподавательская деятельность в Московском университете и в Военно-воздушной академии имени Н. Е. Жуковского. В университете он читал ряд курсов для студентов механико-математического факультета, специализировавшихся на прикладной механике, в частности синтез механизмов, динамику машин, теорию регулирования хода машин, курс уравновешивания двигателей.

С 1932 г. началась интенсивная научная деятельность Артоболевского. Как уже указывалось, первые его работы, написанпые в период с 1928 по 1930 г., в основном были посвящены отдельным проблемам теории сельскохозяйственных машин, в частности теории пространственных механизмов. Теория пространственных механизмов и впоследствии остается одной из важнейших тем его научного творчества, но диапазон его научных интересов все время расширяется. Он начинает работать над вопросами динамики машин: в 1931 г. выходит книга «Определение моментов инерции опытным путем»; в 1932 г. он разрабатывает вопросы Уравновешивания сил инерции в машинах. В эти же годы формируется идея о необходимости построить теорию механизмов на сновании одного общего принципа, а также идея о том, что таким снованием могли бы стать классификационные принципы Ассура.

Еще в последние годы учебы в Тимирязевской академии Артоболевский заинтересовался вопросом о необходимости создания общих методов решения задач кинематики механизмов. По рекомендации Мерцаловаон проработал труды Рело, Бур-местера и Грасгофа. Позже ему попались две статьи А. П. Малышева, опубликованные в Томске в 1923 г., из которых он узнал о работах Ассура, Чебы-шева и Гохмана. Он долго не мог достать работу Ассура, на которую ссылался Малышев, так как и тогда она была уже библиографической редкостью. Лишь когда к нему перешла библиотека М. И. Фелинского, он смог ознакомиться с трудами Ассура. В 1928 г. на конференции Московского текстильного института Иван Иванович прочел доклад, в котором показал возможности, открываемые методикой Ассура для построения общей теории механизмов.

Однако его заинтересованность идеями Ассура не нашла отклика ни у Мерцалова, ни у Малышева. Мерцалов был представителем французской кинематической школы и обладал колоссальной инженерной интуицией. Малышев же считал, что работы Ассура оторваны от практики, написаны трудно, а разработанные им методы очень сложны.

Иначе отнесся к предложению Артоболевского В. П. Горячкин. В одной из бесед Иван Иванович познакомил его с идеями Ассура и с принципом образования механизмов по методу наслоения ас-суровых цепей. Тот заинтересовался теорией, которой раньше не знал, и предложил Ивану Ивановичу написать небольшую монографию, которая была окончена в начале 1930 г. Тогда же, по предложению Горячкина, Артоболевский прочел для сотрудников Машиноиспытательной станции, Научно-исследовательского института сельскохозяйственного машиностроения и преподавателей Тимирязевской академии курс теории Ассура. Прослушали его и некоторые профессора Академии, в том числе Б. А. Криль, Е. М. Гутьяр, Н. Д. Лучинский.

В курсах прикладной механики, которые И. И. Артоболевский читал в Институте имени Ломоносова и в Хпмико-техноло-гпческом, он уже широко пользовался идеями Ассура, правда, в несколько измененной трактовке.

Начало работы над развитием идей Ассура относится к 1932 г., когда Артоболевский встретился с В. В. Добровольским.

Воспитанник МВТУ, ученик Н. Е. Жуковского, Н. И. Мерцалова, А. И. Сидорова, Добровольский с 1920 по 1922 г. работал профессором Туркестанского университета, затем читал общую п прикладную механику в ряде Московских вузов. В 1929 г. он получил место профессора и кафедру прикладной механики в Военно-воздушной академии имени Жуковского и с этого времени целиком посвятил себя исследованиям в области теории механизмов. Несколько позже он возглавил кафедру механики в Московском станко-ииструмен-тальном институте. В 1932 г. Добровольский пригласил Ивана Ивановича к себе на кафедру в Военно-воздушную академию. Тот принял предложение, оставив работу в Ломоносовском институте, где как раз к этому времени произошла реорганизация.

Кроме Добровольского и Артоболевского на этой кафедре работали адъюнкт Н. Г. Бруевич и доцент Г. Г. Баранов. На кафедре была общая программа курса, но Добровольский ее никому не навязывал и разрешал каждому сотруднику читать собственный курс. Творческое отношение культивировалось здесь и по отношению к научной работе. На каждом заседании кафедры заслушивались научные доклады: Добровольский в основном занимался тогда теорией структуры механизмов, Артоболевский — пространственными механизмами, Баранов исследовал вопросы анализа и синтез авиадвигателей, а Бруевич занимался анализом и синтезом кулачковых механизмов, планетарных и дифференциальных передач, уравновешиванием авиадвигателей и другими вопросами динамики машин.

Н. Г. Бруевич по окончанию в 1923 г. Московского университета учился в Московском механическом институте имени Ломоносова, который закончил в 1930 г. Он также одним из первых понял сущность идей Ассура и применил их к вопросам кинематики и кинетостатики механизмов. Этим вопросам была посвящена и его кандидатская диссертация, за которую, по предложению Артоболевского, ему была присуждена степень доктора технических наук. Его методы кинетостатики механизмов явились существенным вкладом в механику машин.

Г. Г. Баранов, который после В. В. Добровольского руководил кафедрой прикладной механики в Военно-воздушной академии, по окончании Нижегородского университета (1925) и аспирантуры в МВТУ (1929) заведовал кафедрой прикладной механики в Московском авиационном институте, совмещая эту работу с преподаванием в Военно-воздушной академии.

Кафедра Добровольского в Военно-воздушной академии была одним из первых примеров коллективной работы в науке. Происходил обмен идеями: под влиянием Добровольского Иван Иванович и Баранов начали заниматься вопросами структуры механизмов; в результате докладов Артоболевского и его увлеченности теорией пространственных механизмов Добровольский, Бруевич и Баранов также занялись этой проблемой. Исследования Н. Г. Бруевича в области кинетостатики механизмов явились «катализатором» для работ других членов кафедры.

Одновременно И. И. Артоболевский преподавал в Московском институте химического машиностроения. Этот институт был новым и по программам, и по учебным планам, и в значительной степени по составу преподавателей. Для Ивана Ивановича МИХМ стал настоящей школой педагогического мастерства. Здесь он начал совершенно самостоятельно вести преподавание и смог проверить его результаты па своих слушателях. Здесь впервые структура и классификация механизмов были изложены «по Ассуру»… было обращено особое внимание на изучение вопросов динамики технологических машин. Вместе со своими помощниками по кафедре, Б. В. Эделынтейном и Т. С. Жегаловой, а позже и с В. А. Зиновьевым, он организовал лабораторию по теории механизмов. На кафедре много внимания уделялось постановке курса, курсовым проектам, лабораторным работам. Именно в МИХМе была впервые отработана методика некоторых вопросов преподавания курса теории механизмов. В этом же институте в 1930 г. (еще до официального открытия института) начал выходить стеклографированными выпусками «Курс теории механизмов и машин» И. И. Артоболевского, один из первых документов становления советской школы теории механизмов и машип.

В МИХМе у Артоболевского учились А. В. Топчиев, С. В. Кафтанов, А. И. Михайлов, Е. В. Герц, В. И. Сергеев и многие другие, ставшие впоследствии крупными учеными.

Позже Иван Иванович стал читать лекции по прикладной механике в Московском университете.

Преподавание прикладной механики было традиционным для русских университетов начиная с XIX в. В Петербурге этот курс читал буквально с первых дней существования университета Д. С. Чижов, продолжил его П. JL Чебышев. В Московском университете прикладную механику читали со времени его основания, особенно хорошо этот курс читался во второй половине XIX в. Ф. Е. Орловым. Н. Е. Жуковский читал только фрагменты этого курса, в частности динамику машин и теорию регулирования; впоследствии курс прикладной механики в Московском университете читали Н. И. Мерцалов и JI. П. Смирнов.

Неплохо было поставлено преподавание практической механики и в Киевском университете, где ее читал с 1838 г. Н. А. Дьяченко, а с 1853 г. — Н. И. Рахманинов. Последний значительно расширил программы преподавания: он был сторонником той идеи, что университеты должны взять на себя подготовку инженеров для русской промышленности. В середине века кабинет практической механики был открыт и в Харьковском университете, позже ее там преподавали В. А. Стеклов и А. М. Ляпунов. В конце 20-х-начале 30-х годов XX в. ряд спецкурсов по практической механике там читал профессор А. И. Сырокомский.

В Новороссийском университете школа по кинематике механизмов была создана В. Н. Лигиным; к ней принадлежали такие крупные ученые, как X. И. Гохман, И. М. Занчевский, Д. 3. Зей-лигер. Некоторые работы в этом направлении проводились и в Казанском университете. Однако лишь впервые в Московском университете теория механизмов была прочитана с такой исчерпывающей полнотой и на таком высоком научном уровне, как это было сделано И. И. Артоболевским. По поручению А. И. Некрасова он начал читать курс теории механизмов и машин на первом и втором семестрах четвертого курса; кроме того, он читал спецкурсы по выбору студентов.

Иван Иванович был назначен хранителем кабинета практической механики. Кабинет был очень запущен, поэтому его пришлось приводить в порядок, провести инвентаризацию, заняться ремонтом неисправных моделей. Штата в кабинете не было, и все приходилось делать самому хранителю.

Работа в университете явилась для И. И. Артоболевского большой школой и педагогического, и научного мастерства: пришлось изучать специальную литературу, перерабатывать имевшиеся курсы, составлять и обновлять спецкурсы, вносить в них новые идеи. Начинала зарождаться советская школа теории механизмов.

Читать далее:

Организация советской школы теории механизмов

• Предстоящие задачи
• Современный период
• Послевоенные годы, начало научно-технической революции
• Организация советской школы теории механизмов
• Русская школа механики машин